Теория нового роста Пола Ромера
И чем она отличается от всех прежних
 Экономисты всегда были мастерами краткосрочного прогноза. Они замеряют уровни текущего объема производства, покупательского спроса и товарных запасов и на этой основе предсказывают оживление или падение деловой активности. Такие прогнозы бывают достаточно точны, чтобы влиять на рынки и на экономические органы правительства, но они живут лишь в течение нескольких недель или месяцев. Попросите любого экономиста предсказать уровень производства через несколько лет, и он, скорее всего, одарит вас взглядом поверх очков.
Любой экономист - но только не Пол Ромер, 40-летний профессор Калифорнийского университета в Беркли, которого серьезные эксперты прочат в Нобелевские лауреаты.
Ромер - ведущий разработчик теории нового роста, той отрасли экономической науки, которая исследует, возможно, самый неуловимый, но очень важный предмет: причины экономического роста. Если традиционная наука рассматривает только два фактора производства - капитал и труд, то Ромер добавляет третий - технологию. Это делает его теорию подлинно революционной, созвучной веку информации и в трех важных аспектах противопоставляет ее традиционным воззрениям.
Ромер считает технологию "эндогенной", центральной частью экономической системы. С его точки зрения, хотя любой отдельно взятый технологический прорыв может казаться случайным, в целом технология развивается прямо пропорционально вкладываемым в нее ресурсам. Традиция же полагает технологию "экзогенной", то есть настолько случайной, что она как бы возникает сама по себе, просто падает с неба.
Технология может повышать доходность инвестиций, поэтому развитым странам удается поддерживать быстрый темп роста, а не бороться с убывающей доходностью инвестиций, как предсказывает традиционная теория.
Инвестиции добавляют ценности технологиям, а технологии - инвестициям, и это хороший замкнутый круг, поскольку способствует экономическому росту. Традиционная теория это отрицает.
Ромер расходится с традиционалистами еще в одном: в трактовке роли монополий. Традиция утверждает, что нормой является "конкуренция равных", а монополии представляют собой неприятное отклонение от нормы. Ромер доказывает, что монополии могут быть полезны, даже необходимы, поскольку стимулируют компании вести исследования в области новых технологий.
Теория нового роста самым непосредственным образом касается правительственных экономистов и бизнесменов. Согласно Ромеру, правительственные органы напрасно сосредоточивают внимание на выделении экономических циклов, стараясь обеспечить бизнесу "точную настройку" и "меткие приземления". Вместо этого правительство должно применять меры по развитию новых технологий. Бизнесменам же Ромер настоятельно рекомендует подтянуться: темп экономических перемен будет только нарастать, и гиперэкономика станет еще "горячее".
В интервью журналу "Форбс АСАП" Пол Ромер популярно излагает свои взгляды на перспективы современной экономики.
- В чем новизна теории
нового роста?
- Она противостоит теории роста, которая появилась в 1950-60-х годах. Люди считают, что развитие технологии - дело случая: если ты пытаешься сделать открытие, то можешь или потерпеть неудачу, или преуспеть. Из этого следует вывод, что технология появляется как манна небесная, абсолютно бесконтрольно.
Теперь совершенно очевидно, что этот логический вывод ошибочен. Возьмем для примера золотоискательство. Для вас, отдельно взятого человека, шансы найти золото так малы, что, если вы его все-таки найдете, это будет для вас приятным сюрпризом. Но если у вас есть 10000 человек, которые ищут золото на большой территории, шансы найти его резко возрастают.
Для общества в целом открытие - золота или технологий - является функцией затраченных усилий. Теория нового роста пытается формализовать эту идею.
- Не могли бы вы изложить суть теории популярно?
- Она содержит два глубоких посыла. Один из них состоит в том, что новая экономика в большей степени основана на идеях, нежели на предметах. Нужна совершенно иная институционная инфраструктура, совершенно иная система ценообразования и т.д., чтобы идеи использовались наиболее продуктивным образом.
- Может, поясните?
- Хорошо, возьмем апельсины как пример обычного продукта-предмета. Есть стоимость их производства, в которую входят затраты на регулярный вывод части земли из оборота для посадки новых деревьев, на сбор урожая и т.д. И стоимость каждого последующего апельсина примерно такая же, как и предыдущего.
Теперь возьмем известный химический процесс - полимерную цепную реакцию, или ПЦР - как типичный пример продукта-идеи. ПЦР - это замечательно простая технология, позволяющая взять малое количество ДНК и умножить его. Вы помещаете молекулы ДНК в раствор, добавляете определенный энзим, нагреваете раствор и потом охлаждаете. С каждым циклом нагрева-охлаждения число молекул ДНК удваивается, и всего за полдня вы можете получить из пары молекул ДНК миллиарды молекул.
Чтобы получить первую ПЦР, были затрачены неимоверные усилия и средства. Но как только она была открыта, то сразу превратилась в обычную технологию. Ее описание можно было бы опубликовать в Интернете, и любой желающий в любой части света мог бы использовать ее, не неся при этом никаких дополнительных расходов.
Ключевое различие между предметами и идеями - между апельсинами и высокими технологиями типа ПЦР - состоит в следующем: предметы сохраняют постоянную стоимость за единицу продукции, тогда как идеи имеют огромную стоимость за первую единицу продукции и практически нулевую за каждую последующую единицу.
-Для чего же нужны
институционные изменения?
- Потому что никто не станет изводить свои собственные средства на воплощение новой идеи, если ему не будет обеспечено монопольное право на нее. Монопольное право на ПЦР, обеспеченное одной фирме патентами, подвигло другие фирмы по всему миру делать свои собственные открытия.
- Но традиционная экономическая теория утверждает, что
монополии - это плохо, не так ли?
Не намекаете ли вы, что теория нового роста любит монополию?
- В традиционной теории монополия всегда плоха. А согласно теории нового роста, многие типы открытий просто обязаны сочетаться с монопольным правом.
- Таким образом вы переворачиваете традиционную теорию с ног
на голову. Хорошо, а каков второй посыл?
- Второй посыл состоит в том, что существует необъятный простор для открытия новых идей. Позвольте мне пояснить этот момент с помощью математики.
Предположим, у вас есть простой производственных процесс, который требует установки на платформу 20 деталей. Вы можете устанавливать их по порядку: первая деталь, вторая, третья и т.д. Или установить сначала первую, потом седьмую, потом одиннадцатую, потом какую-то еще. Общее число всех комбинаций установки 20 деталей составляет 1018 - это примерно равно числу секунд, прошедших со времен Большого взрыва. То есть вы имеете поразительно большое количество разных возможностей даже в исключительно простых системах.
А теперь представьте себе набор вариантов в сборке автомобиля с тысячами деталей. Изыскивая наилучший вариант при таких больших числах, вы можете быть уверены в том, что самого лучшего варианта никогда не найдете. Обязательно останутся еще лучшие.
- Пример впечатляющий. Но как это связано с реальностью? Может ли управленец использовать это
в своей работе?
-Пару десятилетий назад американские автомобилестроители верили, что знают о конвейерной сборке почти все. Работа американских заводов была построена на традиционных замерах времени и движений, и рабочие строго держались установленного порядка.
Потом японцы внедрили в рутинный процесс идею открытий. На японских конвейерах рабочим предложили понемногу экспериментировать со всеми операциями. Например, им разрешили приклеплять зеркало заднего вида к дверце, а затем устанавливать саму дверцу, а потом проделывать то же самое в обратном порядке и находить наиболее эффективный вариант. Со временем эти новации дали японцам большие преимущества перед конкурентами.
Сегодня и американские фирмы поощряют экспериментаторство. "Дженерал Электрик", в том числе, дает своим рабочим большую свободу действий.
- Глубокие изменения? Разве это
не просто очередное полезное
управленческое решение?
- Нет, это именно глубокие изменения. Пройдитесь по американским заводам и посчитайте работников, занятых той или иной формой изобретательства или дизайнерства. Вы увидите, что их стало гораздо больше, а относительная доля рабочих, занятых непосредственно производством как таковым, убывает. Перемены выглядят столь разительными, что некоторые люди начинают беспокоиться: "Что происходит у нас в стране? Производство исчезнет?
Но давайте задумаемся о сути материального производства в компании типа "Майкрософта" или на большой фармацевтической фирме. Производство здесь заключается в простом выполнении инструкций. "Майкрософт" тратит десятки миллионов долларов на разработку какого-либо программного кода. Но когда код готов, производство продукта выглядит почти что примитивно. Кто-то вставляет в машину флоппи-диски и делает копии, а потом кто-то еще пакует их в коробки и отправляет по назначению. На "Майкрософте" лишь очень малая часть рабочих занята непосредственно производством.
- И это имеет смысл?
- В этом нет ничего неэффективного или дурного. Мы видим здесь правильное распределение ресурсов, если учитывать огромные прибыли от новых открытий.
- Вы говорили о двух типах
открытий: о маленьких регулярных улучшениях вроде тех, что могут делать рабочие на конвейерных
линиях, и о крупных, революционных открытиях, таких как создание
новых лекарств. Какой тип должен быть в центре внимания
менеджеров?
- Оба.
Позвольте привести один пример.
В течение примерно 400 лет самым быстрым стилем плавания считался стиль, напоминающий современный брасс. На самом деле он был очень неэффективным, поскольку руки выносились вперед под водой. Потом, примерно в середине прошлого века, пловцы узнали, что коренные американцы и австралийские аборигены плавают, выбрасывая руки над водой.
Это было ключевое открытие. Пловцы стали экспериментировать с "новым" стилем. Но еще довольно много времени ушло на поиск правильного движения ног, поскольку "лягушачий" толчок не сочетался с работой рук. Только на рубеже веков пловцы-спортсмены освоили быстрый, легкий перебор вытянутыми ногами - это была вторая ключевая инновация.
С тех пор развитие кроля состоит из большого числа маленьких улучшений, таких, например, как проворачивание тела в воде вместо "плоского" положения. Даже сегодня продолжаются споры о том, как вести в воде ладони: толкая их прямо или поводя ими из стороны в сторону. Возможность для улучшения все еще существует.
Но суть в том, что оба типа открытий - ключевые и малые - сыграли свою роль в развитии современного плавания.
- Как насчет компьютеров? Какую роль они играют в открытиях?
- Относительно компьютеров есть два взгляда: менее и более радикальный. Менее радикальный взгляд оценивает компьютеры как большое открытие, подобное открытию электричества. Электричество стало для экономики настоящим шоком. Оно изменило всю систему, например вертикальную конфигурацию фабрик, которая диктовалась необходимостью разводить энергию от центрального источника через приводные ремни. Электромоторы можно было ставить по всему зданию и таким образом организовать производство горизонтально.
Но это был розовый шок. Когда электричество пронизало всю экономику, все успокоились и вернулись к своим занятиям.
Компьютеры могут произвести примерно такой же эффект, изменив все - от маленьких адвокатских контор до транснациональных корпораций. Но, может быть, и компьютеры окажутся розовым шоком.
А в чем состоит более радикальный взгляд?
Согласно этому взгляду, который я разделяю, компьютеры не являются розовым шоком. Они способны постоянно перераспределять баланс между производством и процессом поисков и открытий. Если эта посылка верна, то экономика в целом будет все больше походить на "Майкрософт" - с очень большой долей людей, занятых открытиями, а не производством. Это приведет к постоянным переменам в удельном весе открытий и показателях экономического роста.
- Значит, управленцы должны быть готовы к еще большим экономическим переменам, чем до сих пор?
- Да. На круги своя экономика, скорее всего, не вернется.
- К каким выводам приводит теория нового роста в том, что касается социальной политики?
- Правительство должно примириться с нарушениями в бизнесе, с серьезными дезорганизациями, с гораздо более быстрыми циклами подъема и падения компаний. Двадцать лет назад, когда компанию "Крайслер" вызволяли из долгов, позиция общества была однозначна: не дать этой гигантской корпорации рухнуть. Сегодня же мы хотим, чтобы IBM значительно ужалась или даже раздвинулась. Такого подхода и надо придерживаться.
Надо также быть готовым к тому, что весь жизненный цикл бизнеса будет значительно убыстряться. Firestone доминировал на рынке покрышек полвека, прежде чем начал приходить в упадок. "Майкрософту" может хватить половины этого срока. Я не удивлюсь, если через 10 лет "Майкрософт" начнет увольнять сотрудников, поскольку пропустит нечто новое.
- Как насчет налоговой и финансовой политики?
- Теория нового роста напоминает нам о том, что, возможно, некоторые акценты в этой политике расставлены неверно. Со времен Великой Депрессии экономическая политика сфокусирована в основном на бизнес-циклах. Правительство старалось оживить экономику, когда наблюдался спад. Оно пыталось удержать инфляцию в допустимых рамках, когда шел бум.
Теория нового роста утверждает, что за бизнес-циклом скрывается (и определяет его) другой процесс - процесс открытий и инноваций. Именно этот процесс ведет в перспективе к повышению уровня жизни. Если представить ситуацию графически, то экономический рост будет длинной восходящей линией, а бизнес-циклы - маленькими сопутствующими зигзагами. Кривизна этой линии, а не маленькие зигзаги, определяет, как высоко мы поднимемся.
- Итак, если мы хотим роста,
то должны положиться на процесс открытий?
- Если мы перестанем искать новые идеи, то наша способность к росту будет серьезно ограничена. Идеи, весь процесс открывания нового - вот что является причиной роста.
|
Адам Смит (1723-1790)
Давид Рикардо (1772-1823)
Карл Маркс (1818-1883)
Джон Мейнард Кейнс (1883-1946)
Йозеф Шумпетер (1883-1950)
Милтон Фридмен (1912 г. р.)